Февраль – последний месяц зимы и самый короткий месяц года. «Хулерин ваз» – называют его в некоторых сёлах агула. «Хул»– с агульского языка переводится как «грядка», «выемка», «полоса», «глубокая морщина».

И в самом деле, этот период зимы в горах агула обычно выражен отступающим холодом, частыми гулкими ветрами при плюсовой температуре, что не позволяет уже застояться выпавшему снегу на поверхности земли целостным белым полотном, он разносится ветром, заполняя всякого рода уступы и образуя на выступающих частях большое количество черноватых пятен; снег обильно тает, превращается в мелкие ручейки, черными линиями стекающие повсюду.

Но не о природе февраля пойдет далее речь. Хочу поведать, дорогой читатель, о днях Хидир-Наби (Хидир-Набин ягъар), кои приходятся на начало третьей декады этого спешного и непредсказуемого месяца.

Старинное предание, бытующее в Рича, и, возможно, соотносящееся по времени поминаемых в нём событий к периоду, когда село ещё носило гордое и заслуженное звание «Врата справедливости», повествует о человеке по имени Хидир-Наби , по всем признакам походящем на бродягу, чьё прибытие в село всегда оставалось загадочным, а пребывание каждый раз находило отражение на жизни людей. Возьмусь поделиться с тобой, мой читатель, историей, дошедшей до меня в не столь ясной и полной организации, придав ему немного оригинальности.

Был вечер, февральский вечер. Село уже полностью погрузилось во тьму. Лишь слабые отблески огня просачивались наружу сквозь щели в закрытых деревянных окнах, да ветер рыскал по улицам, завывая, облизывая их, точно озлобленный голодный зверь, покинувший логово в поисках пропитания. В одной из зажиточных семей аула намечалась вечерняя трапеза, когда в дверь постучалась чья-то непрошеная рука. Схватив одну из ламп, глава семьи нерешительно подошёл к двери и поинтересовался, кто за ней.

В ответ послышался голос вперемешку с ветром, не передавший ничего, что дало бы хоть незначительное представление о неожиданном визитёре и о его намерениях. Машинально приоткрыв дверь, хозяин тусклым светом фонаря заметил во мраке мужчину лет так выше средних, заурядного телосложения, с бородой, изливающейся серебром, несмотря на слабую освещённость. Он стоял, опершись на трость, и ожидал приглашения зайти.

–Мира вам и вашему дому! Не примете ли, дорогой братец, путника, уставшего с дороги, на хлеб и соль?

– И тебе мира!…

После минутной беседы в дверях, нежданный был приглашен во внутрь. Только прежде чем они прошли в теплую освещённую комнату, откуда исходил неуловимый аппетитный запах, хозяин что-то проговорил в адрес домочадцев, видимо, сообщая, что к ним пожаловал нежданный гость. В комнате поднялся мгновенный шум от столовых принадлежностей, таким же образом смолкший. Перейдя вслед за хозяином тот самый, источающий вкусным ароматом, порог, гость увидел смирных детей, сидящих на большом шерстяном тулупе около стенного камина и хозяйку, стоящую у стола и тщетно пытавшуюся скрыть в лице недоброжелательность. Усевшись на оказавшийся под рукой деревянный табурет, покрытый толстой выработанной бараньей шкурой, он мягко и застенчиво попросил её принести чего-нибудь, что утолило бы голод и жажду неимущего путника. Та, посмотрев на мужа, присевшего немного поодаль от стола, поняла по лёгкому движению его головы, что нужно делать, и быстренько справилась с этим. Она принесла небольшой глиняный кувшин с водой, затвердевший от давности хранения бесформенный лаваш и такой же давности сыр, от которого исходил крайне неприятный запах, сбивший на мгновение даже тот знакомый избыточный аромат сваренного сущёного мяса и пшеницы, выбивающийся аж во двор, где его схватывал ветер и уносил неведомо куда.

То ли жадность, распустившая корни глубоко в недрах их душ, то ли надменность, не позволившая увидеть в госте под дряхлым одеянием такого же как и они человека, то ли эти качества вместе сошлись в хозяевах дома, – но пришедший так и не увидел источник того вкусного духа, утаённый до поры его отбытия; сделав пару глотков воды, гость встал и молча вышел из дома, прикрыв за собой осторожно дверь. Убедившись в том, что за дверью нет ни его, ни трости, муж повелел жене убрать со стола вонючий сыр и окаменевший хлеб и достать так удачно спрятанный от ненадобных глаз остывающий суп…

Семья была счастлива, что нежданный гость благополучно для них так скоро покинул их «благословенный» дом; а ужин этот, сытный и вкусный, был последним из таковых в этом доме, так как пшеница из их амбара в эту же ночь каким-то удивительным образом пропала до последнего семени, и бедность с течением времени стала всё ближе и ближе подступать к их недружелюбному порогу…

А странник наш, как гласит предание, в этот вечер посетил ещё одну саклю. Ветхий дом, стоящий на окраине села. Здесь жила одна из самых бедных семей аула. Хозяин этого дома радушно принял гостя, был достаточно щедр и искренне любезен. Столик в скромно обставленной горнице был небогат на яства. Сам хозяин, худощавый, не будучи ещё зрелым, истощенный тяжёлым трудом мужчина, усадил гостя за стол, предложив ему теплого хлеба с творогом, пока не поспеет горячее, и вышел ненадолго в кладовую, откуда доносился его голос, велевший хозяйке сварить из последних запасов пшеницы, составлявших самое дно их единственного хута (специальной, вязанной из прутьев большой ёмкости для хранения зерна), и сушёной бараньей челюсти, которая также одиноко висела на потолке в маленькой передней, суп для незнакомого гостя, представившегося как Хидир-Наби. Путник остался доволен теплым приемом и радушием хозяев, не оскудевшем под влиянием бедности. Уходя, Хидир-Наби воздал хвалу Аллаху и поблагодарил хозяев:

– Премного благодарен, мой брат! Пусть бедность не пугает твою семью – всё в этом мире имеет своё начало и кончину. Дай Господь, чтоб в доме твоём было столько благодати, сколько в душе твоей добра. Прощай братец!

С этими словами гость с порога дома исчез, словно растворился.

На утро семью ожидала чудесная приятность: все ёмкости и сосуды, что находились в их кладовой были набиты зерном. В доме оказалось столько пшеницы, что надолго хватило бы для самих, а также можно было обменять и на другую необходимую продукцию.

– Как же это так, как оно здесь оказалось, – спрашивал у себя охваченный удивлением и восторгом бедняк. И тут он вспомнил слова гостя, побывавшего у них минувшим вечером, и с лёгкой улыбкой на устах задумчиво повторил: «Всё в этом мире имеет своё начало и кончину… всё в этом мире… всё!…»

Жизнь этой бедной семьи приняла с той ночи, когда к ним заходил Хидир-Наби, иной образ — преисполненный благодати.

Прошло неведомо сколько времени с тех пор, как история эта случилась, однако «золотой» жизненный принцип, не имеющий срока давности гласит: «Делай добро, и оно вернётся», и так было, есть и будет всегда…

Рисунки к материалу подготовили ученицы 10 класса Ричинской СОШ Гаджиева Фатимат и Магарамова Гури

Хасбулат Гамзатов