Когда косматые вершины стряхивают последние снега, а солнце увеличивает путь, в горах Агула устраивают праздник. Старики выворачивают наизнанку шубы, мужчины ставят скот под ярмо, женщины готовят яства, и радость объединяет весь джамаат.
Весной 193* года в этот день вниз по дороге шел старик. Белое лицо, седую бороду и папаху накрывал снег, встречный ветер колол лицо, но он ничего не чувствовал. Старец мечтал отправиться по этой дороге в Мекку и все ждал, когда разрешат свободно исповедовать религию и выполнять веление Всевышнего и заветы предков. Но не в хадж отправился агулец, а вскоре на принудительные работы по решению суда — в ссылку, из которой он никогда не вернется…
История эта началась почти год назад. Жарким летом чинили крышу мечети. То были времена, когда религия была под запретом, и немногим отваживающимся совершать коллективный пятничный намаз ничего не оставалось, как собираться в кьуьле — маленькой подземной молельне с источником. Квартальные мечети пустовали, а центральная, большая, была отведена под склад — зернохранилище.
Коллективная работа — майил — сплачивала общество. Мужчины работали на крыше, а девушки и женщины готовили раствор, насыпали в мешки землю и приносили на спине к зданию. То и дело раздавались шутки, и веселый смех молодежи разливался в жарком воздухе. Поднимавший мешок молодой парень решил пошутить и незаметно ссыпал землю на ту, что ему нравилась. Подняв голову, девушка увидела совсем другого человека и в сердцах накричала на него. Мужчина попытался оправдаться, что он ничего не делал, но гнев в девушке заглушал все и в конце концов довел ее до оскорбления. Побледнел Хаким, сверкнул глазами и воскликнул:
— Берегись, женщина, и не встречайся мне на пути!
Может, все и дальше шло бы своим чередом, и трагедии бы не случилось, если б не встретились на горной тропе Хаким и Аминат. Хаким возвращался с пастбища, а Аминат, как и остальные женщины, шла собирать колхозное сено. При виде ее вскипел Хаким, кровью налились его глаза, а в ушах отчетливо прозвучали те оскорбления, что выкрикнула Аминат в день коллективной работы.
Хаким не помнил, как поднялась его рука, но вскрик Аминат выстрелом пронесся в воздухе, и он увидел, что его плеть спадает с ее плеча. Не помня себя от стыда, он ударил коня и поскакал в аул.
Прошли дни, минули месяцы, на смену летним дням пришла промозглая, сырая осень, а следом — снежная зима. Когда на скалистых вершинах гор зацвела весна, из армии вернулся Сурхай, брат Аминат. Возрадовалась горянка — вот он, брат, живой и здоровый, ее защита и опора. Ничего не сказала девушка о нанесенной ей обиде: хотелось продлить радость возвращения, да и стыдно было. Но «добрые» люди не преминули сообщить вчерашнему солдату о недобром случае.
Гнев обуял Сурхая. Вскочил он на коня и поскакал на пастбища, где должны были чабаны пасти овец.
Хаким готовился к послеполуденному намазу. Чистый ручей заливался журчанием, словно смехом. Казалось, сама природа радуется плодородному времени года, когда можно трудиться и получать блага от земли.
Омыл руки и набрал пригоршню чистой воды горец. Внезапно что-то звякнуло и, будто удар молнии, резкая боль прошла от темени вниз. Поднимаясь, Хаким схватился за кинжал, а второй рукой пытался зацепиться за что-либо для опоры. Взгляд поймал Сурхая с занесенным кинжалом. Вторым ударом всадник отсек ему руку. Чистые воды ручья обагрились кровью.
Знахарь очистил раны, провел сложную хирургическую операцию на голове. Сразу предупредил мужчин, что рана глубокая, и если молодой организм справится и выживет, то будет чудо Всевышнего. Через несколько дней Хаким скончался. Плач стоял над магалой, в черные одежды облачились женщины тухума, и причитали они, что черными стали их дни… Мужчины сурово и стойко переносили горе, и молчание их было страшно…
Несколько месяцев провел Сурхай на чужбине. Адат предписывал кровью смыть позор нанесенного оскорбления, но он также говорил об отмщении. Причитали мать и сестра, что он единственный мужчина в доме, их надежда и опора, а месть Асхабовых может лишить их защиты Сурхая. Доводам их противился Сурхай, но плачу и мольбам не смог противостоять, уехал в Баку на промыслы.
Следующую весну Сурхай решил встретить на родине. Нужно было жениться, выдать Аминат замуж, да и старой матери с сестрой тяжело было справляться с хозяйством.
Джамаат готовился к встрече весны. Выбрали сильных быков, очистили упряжь и плуги, заготовили толокно, мед и масла для блюд.
В день первой борозды мужчины накинули шубы, женщины облачились в лучшие одежды. Шумно и весело было во всех магалах. Сурхай готовился к празднику, подправляя бороду перед зеркалом. Выстрел сразил его в самое сердце…
— Что ты сделал, наш сын, тебя же посадят! — грустно качал головой Хасан, отец Хакима.
— Неужто ты думал, дядя, что я прощу убийство одного из Асхабовых? Неужели им позволительно убивать человека? Я отомстил, как полагается горцу.
Шах был метким стрелком, самым лучшим среди окрестных сел. Горяча была горская кровь, но старший призывал к здравому смыслу. Не хотелось Хасану отдавать на погубление молодую жизнь.
С шумом и ударами барабана прошел Хасан вокруг аула. Шумно бежала детвора, а старец, ударяя в барабан, кричал: «Убил! Я убил!»
Мужчина шел вниз по дороге в сопровождении милиционеров. В этот день, словно оплакивая две судьбы, пошел снег и накрыл белой пеленой горы и ущелья, словно стирая все с лица земли, будто пелена могла скрыть горе…

Нажабат Курбанова